Седьмой от Адама - Владимир Резник

такой, как пришибленный. Гада этого нет, фотоаппарата нет. Вот и всё… А потом вижу — костюм на мне не мой, а как в зеркало глянул, как себя увидел… — тут несчастный, уткнувшись небритым лицом в ладони, громко зарыдал.

Зиновий Аронович, поглаживая больного по плечу и бормоча что-то, утешал его и думал, что во всём этом шизофреническом бреде есть, как это ни удивительно, какое-то правдоподобие. Ведь при первичном осмотре обнаружил врач след укола на запястье, а в крови пациента следы сильного снотворного. Были там и другие проблемы у этого достаточно молодого, сорока с небольшим лет, но уже изрядно изношенного тела: и начинающийся диабет, и намечающаяся гипертония, и увеличенная печень, и даже одна не слишком приличная болезнь, впрочем в лёгкой и быстро излечиваемой форме. Все данные пациента были уже известны. Паспорт находился в пиджаке, в котором его и повязала в рюмочной, где он буйствовал, ища кого-то, милиция и передала санитарам скорой. Ответ из ЖЭКа, подтверждающий, что данный гражданин действительно является Константином Сергеевичем Елецким и проживает по указанному адресу, тоже был подшит в дело. Осталось проверить другую версию, которая напрашивалась сама с собой и проверять которую ни одному врачу в голову бы не пришло.

— Евгений Викторович, — сверившись с блокнотом, сказал Зиновий Аронович. — У меня тут почему-то отсутствует ваша фамилия и адрес. Где вы проживаете?

Врал он. Всё было у него записано ещё в предыдущие беседы, но захотелось ему проверить, не собьётся ли тот, второй, неизвестно по какому праву поселившийся в мозгу у его пациента. И тот, как назло, не сбился, снова повторив те же и фамилию, и адрес, и даже номер телефона, который, правда, принадлежал не ему, а всем жильцам и стоял в бесконечном тёмном коридоре той огромной коммунальной квартиры на четырнадцать семей, в которой, как считал этот доппельгангер, у него была своя двенадцатиметровая комната и даже своя двухконфорочная плита на общей кухне. Впрочем, какие там «свои»? Не было у него ничего своего. Выдано всё было — во временное пользование.

9.2

Дежурство закончилось в восемь утра, все формальности с передачей смены — к девяти, и, демонстративно ускользнув от традиционного чаепития с главврачом, в половине десятого Зиновий Аронович был уже на свободе. Да-да, именно так он воспринимал этот момент, когда, проведя бессонные сутки — двадцать четыре часа, а с пересдачами и много больше в этом жутком, вопящем и вопиющем безысходном кошмаре, — выходил он к затхлому, полуразрушенному берегу реки Пряжки. Как бы ни был уныл вид этой, в отличие от большинства набережных Ленинграда, не стянутой смирительной рубашкой гранитных парапетов реки, всё же был он просторнее и свободнее того удушливого мира, где он, впрочем добровольно, перед тем находился. Станция метро была недалеко, и уже около десяти Зиновий Аронович давил на кнопку звонка, переминаясь с ноги на ногу, перед дверью квартиры номер семь дома номер сорок четыре по Лиговскому проспекту. Звонков у двери было полтора десятка. Рядом с одними виднелись малочитаемые имена жильцов, у одного была прикручена латунная табличка с именем владельца, а возле некоторых не было вообще ничего. Поколебавшись и надев для верности очки, Зиновий Аронович нажал кнопку одного из них, рядом с которым на узком кусочке картона было нацарапано имя, схожее со вторым именем его пациента. Никто не отозвался. Зиновий Аронович выждал несколько минут и нажал на следующий звонок. После четвёртой попытки за дверью послышались лёгкие шаги, и звонкий детский голос задал недетский вопрос:

— Чего надо?

Растерянный доктор ответил, что он к Буданову Евгению Викторовичу, после чего услышал удаляющийся топот и тот же голос, прокричавший где-то в коридорной глубине:

— Баба, Баба, это к дяде Жене пришли.

— Собутыльник припёрся, — констатировал приближающийся женский голос, сопровождаемый шаркающим звуком тапок.

Дверь распахнулась, но лишь на длину цепочки, и тот же вопрос прозвучал уже в другом, более зрелом исполнении:

— Чего надо?

— Здравствуйте. Я знакомый Евгения Викторовича, — начал было доктор излагать заготовленную легенду, как на сеансе гипноза, звучным и чётким голосом, но приём не сработал.

— Нету его, — прервали изнутри и попытались закрыть дверь, но Зиновий Аронович успел потянуть её на себя и подставить ногу. Понимая неравенство сил, старуха стала сговорчивее.

— Не живёт он больше тут, — заявила она. — Позавчера пришёл. Сказал, что выписался и завербовался куда-то на Север. Вещички собрал и уехал. Насовсем уехал. Ногу-то убери, милок.

— Вот как… — задумчиво протянул растерянный Зиновий Аронович. — А вы ничего такого необычного в нём при этом не заметили?

— А как же. Знамо, заметила, — едко откликнулась старуха. — Трезвый был!

И, изловчившись, через приоткрытую дверь лягнула Зиновия Ароновича в голень, а когда тот непроизвольно отдёрнул ногу — захлопнула дверь. Победный удаляющийся хохот он уже не слушал, погрузившись в свои мысли. Всё из сказанного этой старой ведьмой не противоречило его теории, кроме одного… Не мог Евгений Буданов заходить позавчера в эту квартиру, ну никак не мог, потому как уже почти неделю находился в месте, из которого выйти ему будет совсем не просто… А значит, ошибся он, теория неверна и ничего загадочного в этом случае нет.

Верный правилу доводить всё до конца, поплёлся он, хоть и без всякой надежды, в паспортный стол ближайшего отделения милиции. В подобные места не принято приходить с пустыми руками, но ни коробки конфет, ни даже захудалой молочной шоколадки у него с собой не было. Но ему повезло, попал он туда сразу после обильного чаепития с тортом по случаю чьего-то очередного дня рождения, девушки были сыты и расслабленны, и одного только его удостоверения из знаменитой «Пряжки» и легенды о неопознанном больном оказалось достаточно. Пышная и томная, раздобревшая и раскрасневшаяся от горячего чая и комплиментов блондинка вытащила из железного ящика несколько карточек.

— Да, есть такой. Да, проживал. Да, выписался в связи с переездом на новое место жительства. Куда? Нет у нас таких сведений. Фотографию? Ну ладно, так и быть… Хоть и стесняюсь, но вам, как врачу, покажу.

Все в комнате дружно заржали, но Зиновий Аронович только вяло оскалился. Высокий, смуглый и темноволосый мужчина лет двадцати пяти был никак не похож на потёртую сорока с лишним развалину, лежавшую сейчас у него в отдельном больничном боксе без ручки на внутренней стороне двери. Подселенец в мозг его пациента исчез, и добраться до разгадки не получилось.

Поздним вечером того же дня в крохотной, но своей и отдельной кооперативной квартирке — единственной собственности, что осталась ему после всех семейных пертурбаций, — Зиновий Аронович выпивал со своим ближайшим приятелем и бывшим одноклассником Лёнькой Фоминым, а ныне Леонидом Петровичем и капитаном ленинградского угрозыска.

— Понимаешь, Лёнька, какая штука, — задумчиво разглагольствовал доктор, плавно размахивая рюмкой. — Странное время какое-то. Вот у меня в отделении нет ни одного Наполеона или Александра Македонского. Вот сошёл с ума младший лейтенант — и что? Он мнит себя майором! Свихнулась продавщица из гастронома — догадайся, кем она себя теперь видит? Завмагом! Где Иисусы? Где инопланетяне? У нас измельчали даже сумасшедшие.

— Да и у нас тоже рутина… мелочь, стандарт. Профессоров Мориарти нет, — засмеялся приятель. — Но, может, это и к лучшему. А так… пьют, бьют друг другу морды. Ну и воруют, конечно, это основное занятие сейчас. Но тоже как-то неизобретательно. Кошельки, сумочки, ну квартиры обносят, а вот что-то новенькое увидеть трудно. Хотя… не часто, но встречаются и оригиналы. Иногда воруют самые неожиданные вещи: грязное бельё в прачечной, тела.

— Что? — вздрогнул Зиновий Аронович. — Тела? Какие тела?

— Да какая-то дурацкая история, — ответил Фомин. — Поступило через скорую в морг тело какого-то бомжа. От чего помер — неизвестно. Выяснить не успели. Поступило, как положено, было зарегистрировано, а на следующее утро исчезло… и никаких следов. Ни дежурный прозектор, ни ночной сторож, который был трезв (что само по себе уже подозрительно), ничего такого не помнят. Никто не приезжал, ничего не увозил. Чудеса.

Глава 10

10.1

Выспавшийся и тщательно выбритый Макс разбудил его звонком в дверь около полудня. Он выглядел таким